Безенги — 60. Алий Анаев. «Хусеев сын»

/ Вы каждый день общаетесь с людьми, которые ходят в горы. Скажите, что это за люди?

На этот вопрос нельзя ответить однозначно — разные. Что их выделяет из общей массы? Их никто не гонит в горы, они сами идут. И это желание в первую очередь отличает их от других людей. Они сознательно хотят атрибуты города; бетон, стекло, компьютеры, оставить хоть на какое-то время, побыть наедине с природой, побороться с собой.

/ Но наедине с природой можно остаться у речки, а можно прийти в горы.

У нас у балкарцев есть поговорка: «То, что с кровью приходит, только с душой покидает человека». Может у них в крови есть что-то, какой-то зов. У меня довольно большой опыт работы в альпинистском лагере, а я уверенно не могу ответить на этот вопрос. Наверно они тут находят то, чего нет в других местах: больше физической нагрузки, лучше виды… Как бы мы не были против выражения «покорил гору», именно поднимаешься на гору, и венец всего — вершина и виды с него. Это не у речки… Могут иметь место элементы тщеславия. В горах трудности не обойти — нужно либо сдаться, либо через них пройти. Иногда человека нужно подтолкнуть. Бывают случаи, когда твое вмешательство, разговор тет-а-тет помогает человеку. Я могу даже показать фотографию, на ней очень довольная улыбающаяся девушка. Наверно о таких вещах не по-джентельменски говорить, девушки с лишним весом. Она на этой фотографии — самый счастливый человек, которого я видел. И это потому, что она себя испытала, победила себя, свои страхи и сомнения. Её лицо озарено. Я её запомнил.

/ Люди из гор уезжают уже не такими, как приехали?

Это однозначно. Здорово, когда многие уже с новичкового этапа находят себя здесь. Часто, даже по переписке понятно, какого большого о себе мнения тот или иной человек. А здесь… ни один воспитатель с ним такую работу не проделает, как горы. Горы похлеще любого наставника. И, конечно же, вторжение воспитателя может коренным образом поменять мировоззрение и самооценку человека.

/ Вы родились в горах. Ваше самое первое воспоминание о них, когда вы осознали горы?

Точно сказать сложно. Для меня, в первую очередь, горы — это фрагмент Безенгийской стены от Гестолы до Катын-тау. Потому что с рождения из села их видишь. Смотришь вверх по ущелью, а стена как граница, за которую хочется заглянуть. Более того, у меня были детские сны, в которых я переходил за стену, там были люди — сваны, я слышал их разговоры. Не те горы, которые слева и справа — ни Каргашильский хребет, ни Скалистый. В горном селе какая жизнь, и за скотиной в горы пойдёшь, когда подрастёшь — сам пасёшь, в кошару на лето уходишь, на сенокос. Зеленые горы, не белоснежные — среда обитания и кормильцы. Это летние и зимние пастбища.

/ Когда вы в первый раз увидели альпинистов. Они же проходили через село наверх?

Я не могу сказать, сколько мне было лет. Говорят, что только с пяти лет ребенок начинает запоминать, что с ним было. Я тогда не делил приезжих на альпинистов и туристов. У нас выше селения, где-то в трёх километрах, был приют от турбазы «Черек», мы называли его турбаза. Ну и до лагеря 18 км. Они проезжали туда, часто и пешком проходили. Эти люди для нас почти инопланетянами были, удивляли нас. Мы предпочитали смотреть за ними через забор. Было непривычно видеть взрослых, полураздетых дядек и тёток. Наше воспитание не допускало такой ходит в таком виде и этого было достаточно воспринимать этих людей, как представителей другого мира.

/ А под Безенгийской стеной когда оказались в итоге?

Я точно скажу, это был 93-й год, я как-раз начал работать в лагере. Люди задавали вопросы… Хотелось, отвечая на них, знать о чём говорю, а не пересказывать. До того, как я начал здесь работать, необходимости ходить в горы не было. Как стариков спрашиваешь: «Ты на Эльбрусе был?». — «А что там делать: ни сенокоса, ни овец пасти, ни охоты».

Восходителей среди балкарцев мало. У нас немного другой взгляд на горы, мы их по-другому воспринимаем. Да, есть ребята, которые отучились, спортивные разряды выполнили, школу инструкторов закончили, жетон «Спасение в горах» получили и на склонах Эльбруса работают. Но таких совсем немного. И может мы где-то сами на них повлияли. Сильно, конечно, старались не навязывать. Так будешь настаивать — надо, надо, тот из-за уважения пойдёт. Не дай Бог, что-то случится, родители не себя винят и тем более не своего ребенка… В селе Безенги все друг-друга знают. У нас как принято… Не будут меня звать просто Алий, а скажут — вот Хусея сын. И потом скажут: «Хусея сын сделал что-то плохое». Автоматически эта тень ляжет на моего отца. Приходится взвешивать поступки, каждый сам определяет уровень ответственности.

/ За стеной-то вы побывали?

Только заглядывал. Помню, как мы поднимались на перевал Цаннер, казалось — вот мечта сбывается. В том месте ГКХ делает изгиб и когда там выходишь, позади остаются Тихтенген и верховья ледника Цаннер. Мне хочется туда попасть, но пока не получается: летом никак — работа в лагере с апреля по октябрь, перед сезоном с друзьями-товарищами на дайвинг. Я не оправдываюсь, это моя плохая организация, я туда ещё поеду.

/ Это до сих пор можно назвать вашей мечтой?

Нет. Если было бы мечтой, то она давно бы сбылась. Но желание — да. На фотографиях много смотрю, на Ушбу, на Безенгийскую стену с той стороны. Люди же выкладывают отчеты по походам, по восхождениям. Это была мечта в детстве, а сейчас — желание.

Его не сложно реализовать. Может я сам себя торможу, чтобы не было разочарования. Пусть пока остается….

/ А есть мечты, которые вас греют, ведут?

Я просто понимаю, что мечты мало. Всё, чего я сильно хотел, сбылось. Но, когда мои близкие люди болеют, я думаю, почему мои материальные желания сбываются, а тут… Я что меньше хочу? Почему у меня матушка болеет? Я что, мало желаю её выздоровления? Сейчас все мои мечты и желания связаны с близкими людьми, чтобы у них всё было хорошо. Чтобы все были здоровы, чтобы дети достойно жили, нашли себя. У меня трое детей. Старшая дочка — медик, сын закончил магистратуру МАрхИ, младшему 15 лет, ходит в 9-ый класс.

/ За столько лет в лагере вы многое повидали. Здесь невозможна жизнь без соприкосновения со смертью и травмами. У вас не появляется какой-то злости и сомнений в разумности альпинистов и альпинизма? В его необходимости?

Нет. У меня возникают другие чувства. Я абсолютно уверен, что люди должны ходить в горы. А горы должны воспитывать людей, подправлять их мысли. Горы — это мозговые извилины Земли. Да вы сами видите, что тут собираются совсем другие люди. Чем выше в горы, тем меньше шелухи.

Но меня всегда бесит вот этот пресловутый человеческий фактор в НС. Я никогда не научусь к этому спокойно относиться. Каждый раз, ожидая сеанса связи, подспудно готовлюсь к плохим вестям, иногда даже не хожу на связь. Слушать связь — это испытание.

Вчера на юбилее сколько людей было кому за 80. Они с нами. Я всегда говорил, самое главное снаряжение в альпинизме — это голова. Да, не всегда всё предусмотришь в горах — молния ударила, камнепад. Но неразумное поведение людей, этот человеческий фактор — это всегда обидно, очень коробит. А ещё тяжело родителям звонить, если что-то случилось.

/ А кто это делает? Вы?

В основном я. Этот момент очень высасывает силы. В последнее время Светлана Эдуардовна (прим. ред. — врач альплагеря) помогает с этим. В этом году двое молодых ребят погибло и этим она занималась. Родители приезжали, тяжело, гнетущая атмосфера, никогда к этому не привыкнуть. Я живучий, я не могу сказать, что я слабак, но в такие моменты… Недавно почти двое суток люди на связь не выходили… Думаю, только это меня может заставить уйти с работы. Мимо себя это пропустить никогда не получится. Я не железный и нервы у меня не из железных прутьев. Ни начало 90-х, ни безденежье, ничего никогда не приводило к мысли оставить всё это, кроме переживания за людей.

/ Альпинисты изменились за последние годы?

Да, изменились. Понятно, раньше в альпинизме было так: равняйсь-смирно, опоздал — на выход. Люди ездили по профсоюзным путёвкам, а не за свои деньги. Люди из той системы не особо изменились. Те же ветераны… Он говорит, я в таком-то году ходил, а я в том году ещё даже не родился. Ими можно только восхищаться. Вот эти люди намного скромнее, менее требовательные. Оттуда один цвет идёт, из нашего времени — другой, и где-то посередине один цвет переходит в другой… Почему-то такая ассоциация пришла в голову. И сейчас новый цвет — молодой, берёт своё. И я не скажу, хуже это или лучше. Индивидуализм. Если раньше людей устраивало проживание в 6-ти местных комнатах, то сегодня нужно делать комнаты на одного человека. Люди сами по себе хотят жить, в своём уголке.

/ Как вы думаете, это мешает людям?

С одной стороны, люди должны отличаться, не должны быть массой. Но в горах индивидуализм не нужен, все это должны понимать. Случись беда, абсолютно незнакомый человек, парень, девушка, могут прийти к тебе на помощь, а ты к ним.

У старших как. Если даже он только спустился с горы уставший, а надо на спасработы пойти, он обязательно пойдёт. Даже если он внутренне не согласен с этим, ему будет стыдно показать это. А сейчас — я поспать хочу, мне погладить нужно, а я ещё зубы не почистил. Вот таких проявлений чем дальше, тем больше.

Недавно, трое наших граждан (не иностранцы), пошли на ледник, не альпинисты — туристы, которые не первый раз в горах. Дошли до Баран-коша, туда даже медленным шагом три-четыре часа от силы. На следующий день выясняется, что один из них потерялся. Я начал прикидывать что и как, вспомнил, что он ходил и курил, может у него что-то сердечное, поисковые работы организовали. Оказалось, что они как-то странно потерялись — просто его одного оставили и ушли, растянулись. Думаю, где он там. Ну спальник то у него с собой… По логике вещей, раз их трое, то у них одна палатка. Значит, мог замёрзнуть. Потом выясняется, что он просто не дошёл, где-то под камнем себе палаточку поставил. У них было три(!) палатки на троих. Что-то меняется, я с моим опытом даже предположить не мог такого расклада. Эти моменты немного выбивают из колеи.

/ Нельзя не спросить. Климат меняется. Ледник сильно отступил. Что происходит? Идут ли какие-то исследования, приезжают какие-то учёные?

В советское время на науку больше средств и внимания уделялось. Тут же хижина гляциологов стояла, осадкомеры были. Домик гляциологов передали заповеднику — у нас контролирующие органы хорошо развиваются. И выше под Гестолой была хижина на повороте, в западной ветви ледника. После развала, люди тоже приезжали, отметки ставили — где был ледник в каком году. Теперь же, редкий случай, когда гляциолог появится. Может я их не вижу, а они где-то там ходят. Единственное значимое событие было лет пять назад. РАН проводило исследования с привлечением вертолета, они подвешивали к нему сканер и летали над ледником. Как эхолотом на воде промеряли ледник. Я очень хотел от них какие-то данные получить, рассказать людям на страницах лагеря, но никакой информации мне так и не дали. В общем, все эти нюансы исследовательской работы мне не известны. Но я, как местный, вижу, что ледники отступили.

/ Сильно?

Очень сильно. Фотографии Морица Деши есть в открытом доступе, их можно посмотреть. Они сняты 135 лет назад. Разница колоссальная. Я здесь в первый раз лет в 7-10 был, у меня в памяти осталось, что на мосту (прим. ред. — мост под лагерем) можно было видеть, как Черек Безенгийский вытекает из ледникового грота. В начале 90-х мы ходили чуть ли не по прямой до Миссес-коша, никаких проблем не было потом спуститься и вернуться через карман ледника. Сейчас же не каждого туда отправишь. Там когда-то действительно кош был, крупный рогатый скот держали, коров доили. Пока ледник не отступил, по морене была прямая тропа.

/ Что это значит для альпинистов?

Изменения в худшую сторону. В конце XIX века Коккин и Меммери с альпенштоками и в шинелях ходили, конечно же сейчас сходить те же маршруты с тем же снаряжением они бы не смогли. Ледники сильно разорваны, всё оголяется, повышенная камнепадоопасность, само собой. Сам рельеф изменился: рантклюфтов стало больше, бергшрундов. Если раньше какие-то участки по снежно-ледовому склону пройти можно было, то теперь это скалы.

/ А погода? Неустойчивая?

Нет, не сказал бы. Более тёплая — да. Вот люди говорят — безенгийская погода. Клише прицепилось такое. Солнце полдня, к вечеру дождь, к ночи— звёздное небо. Теперь это не всегда работает. Мы ходим в футболках в лагере, а спросите старшее поколение — да раньше все в пуховиках ходили. Что вы хотите, если за мореной был ледник и в первые годы существования лагеря, когда не было ни электричества, ни автомобильной дороги, продукты хранили прямо в трещинах ледника. Он был выше и ближе.

/ В своей речи на юбилее вы уделили внимание охране природы. Почему? В Безенгах есть какие-то проблемы?

Не должно случиться катастрофы, чтобы мы начали говорить про охрану природы. «Гром не грянет, мужик не перекрестится» — это неправильно. Мы и так наносим урон, даже тем, что ходим по тропам. Не нужно перегибать палку с ограничениями, чтобы не получилось, как в истории с миллионером, когда после его смерти в его подушке нашли миллион, какой толк ему от него. Так и с горам, люди должны ходить в горы. Здесь так красиво, сурово, агрессивно. Но природа гор так ранима.

Мы поставили шлагбаум на въезде в лагерь. Почему? А не надо на траву заезжать, что мы к этому как бурьяну относимся. Ты тут один раз развернешься, а поляна два года будет зарастать. Я не хочу, чтобы вы приехали сюда и видели следы от протекторов машин. Если вы идете по тропе, увидели окурок, он что вам настроение добавит? Не добавит! Поэтому мы периодически проводим экологические акции, спускаем мусор с мест биваков. В последнее время влажные салфетки становятся катастрофой. Мы их здесь запретили. Да, я не могу знать, кто что привез с собой, но в магазине мы их не продаем.

/ Дикие животные остались в районе? Я помню, что здесь было много козлов. : )

Слава Богу, козлы никуда не делись. Они настоящие, не двуногие. Когда Безенги приводили в пример, раньше мне это нравилось, как человеку тщеславному. А теперь я понимаю, что Безенги в пример приводят потому, что в других местах хуже. Я за то, чтобы в Безенги становилось лучше, а в других местах — ещё лучше. Это же наше общее. Я даже не про Республику, не про горную её часть, и даже не про Россию. Я с вами сейчас говорю, и вспоминаю, как мы ездили на дайвинг в Тихом океане. Там мы натолкнулись на гору мусора. Там же только рыбки. Откуда? Я не знаю. Видимо, с кораблей кидают…

/ Принципы жизни Алия Анаева!

Ох, извините, давайте потом продолжим. Люди не могут уехать, я должен бежать!

/ Все ясно без слов!

Анна Иванова, специально для BASK.